12 августа 1977 года, в евразийской части одного из множества параллельных миров наступает утро. (точнее, утро одновременно наступает и в остальных мирах, включая наш собственный, но на них мы пока отвлекаться не будем)

Гаснут привычные нам созвездия, небо потихоньку светлеет, и в какой-то момент вспыхивают розовым светом лёгкие перистые облачка - на них упали первые лучи солнца. Небо, тем временем, продолжает светлеть, и утро постепенно переходит в день. Однако, солнце не спешит показаться - его заслоняет циклопических размеров горный хребет, чёрным зубчатым силуэтом вздымающийся на сияющем фоне восхода.

Когда солнце поднимется высоко, этот силуэт сначала подёрнется дымкой, а потом станет снежным призраком, царящим в восточной трети горизонта - ведь что для такого колосса те немногие тысячи метров между уровнем моря и снеговой линией, что законно обжиты лесами и высокогорными лугами?.. Зелёная каёмочка, узкая и незаметная, часто заслонённая более близкими горами, тоже имевшими бы шанс на величественность, возвышайся они где-нибудь в одиночестве, без такого подавляющего воображение соседа...

Солнце, наконец, выползает на видимую часть небосклона, и его лучи начинают согревать широкую, заболоченную долину большой реки, текущей на восток, к подножию Великого хребта. Долина с обеих сторон обрамлена невысокими горами - на севере их хребты тянутся параллельно реке, а на юге - перпендикулярно ей, открывая взгляду перспективы множества узких долин, каждая из которых рождает мелкий приток.

К западу, откуда течёт большая река, (точнее - Река, как её называют местные жители, что выдаёт в них редкостных домоседов) окрестные горы постепенно сходят на нет, там раскинулась необъятная степь с разбросанными по ней редкими группами кустов. Степь занимает и всю западную часть долины, но потом кончается, как отрезанная ножом, и дальше к востоку тянутся густые леса и болота, оживляемые лишь редкими травянистыми холмами, выпирающими из леса словно огромные лысины.

Километрах в десяти к северу от Реки, на вершине плоского холма, расположенного точно на границе между лесом и степью, высится большой полуразрушенный замок, окружённый совершенно несерьёзной по человеческим меркам пятиметровой стеной. (рис.1) Окна зияют чёрными провалами, крыши, где были деревянные, давно обрушились, большинство оборонительных башенок потихоньку рассыпается от старости, не выдержав бремени пронёсшихся над ними столетий. Стена не спешит последовать их примеру только за счёт своей немалой толщины, и щербато скалит обветшавшие зубцы над давно заплывшим рвом...

С восточной стороны замка непропорциональным кубом выпирает почти не пострадавшая от времени надвратная башня, уступая в высоте только гладкому серому "минарету" центральной цитадели, геометрически совершенные контуры которой доминируют над замком словно фантасмагорическая пятигранная гайка, забытая посреди кучи хлама.

Если присмотреться, то можно заметить, что на втором этаже надвратной башни застеклены все три окна - единственный признак того, что в замке ещё хоть кто-то живёт...

Впрочем, нет. Не единственный. От трухлявых ворот замка и намертво вросшего в землю каменного подъёмного моста, едва заметная тропинка идёт к расположенной на отшибе приземистой, массивной башне, за которой начинается поросший осиновым лесом склон холма. Там, у полуотворённых железных ворот, тропинка впадает в широкую вытоптанную площадку, где среди вросших в землю каменных обломков подъёмного моста располагаются две длинные, тяжёлые бревенчатые скамьи.

Огибая башню по неглубокой ложбинке, оставшейся от засыпанного рва, от ворот в лес спускается уже более капитальная тропа, на которой кое-где отпечатались следы телеги. Она виляет среди сырых низин, огибает топкие озерца, местами пересекает тёмные ручейки по прогнившим мосткам, на несколько сот метров вливается в древнюю, мощёную камнем дорогу, очень кстати пересекающую широкое болото, и, наконец, начинает петлять вверх. Осиновый лес сменяется смешанным, и тропа выводит на обширную поляну, в двух километрах от замка.

На поляне стоит светло-зелёный четырёхэтажный дом, образующий в плане букву «L». Если бы не непропорционально низкие, меньше двух метров, этажи, и похожие на горизонтальные щели окна, в этом обшарпанном строении не было бы ничего необычного - под отвалившейся местами штукатуркой проглядывают низкокачественные серые кирпичи, в выкрашенных белой краской рамах красуются обычные слегка волнистые стёкла, и даже форма оконных ручек и шпингалетов, когда-то никелированных, но давно закрашенных той же белой краской, показалась бы привычной и знакомой каждому советскому человеку. Хотя, откуда здесь взяться человеку - что советскому, что нет?..

Потолки на первом этаже сделаны, всё-таки, повыше - два метра с хвостиком: ведь здесь располагаются актовый зал, столовая, и прочие помещения массового досуга.

Длинное крыло дома, протянувшееся на юг, упирается своим торцом в нерубленую и нехоженую чащобу, от которой вытоптанный и замусоренный внутренний двор отделён дряхлым забором. Вдоль стен и забора крапива милосердно укрывает кучи всякого хлама. На первом этаже темнеют немытые окна столовой, забранные могучими железными решётками.

По всей длине короткого крыла с внутренней стороны пристроена покосившаяся, рано одряхлевшая веранда, используемая как склад лопат, грабель, ржавых вёдер, и прочих полезных вещей. Под лишенными большинства стёкол окнами веранды, крапива заполняет цементную чашу небольшого фонтана.

С внешней стороны длинного крыла, напротив окон кухни, над нетоптаной травой высится внушительная куча помоев, на которой два мелких птеродактиля, сердито шипя, дерутся из-за картофельных очистков. За ними внимательно следит тощий дикий кот.

Выходящий на север, на поляну, парадный подъезд хранит следы былого великолепия: ещё не все лепные завитушки осыпались, ещё не все мраморные ступени просели, и истёртое бронзовое кольцо гордо сияет на разбитой резной двери (открывают обычно ногами). От крыльца не идёт ни одной искусственной дорожки - поляна вокруг поддерживается в лысом состоянии естественным вытаптывающим воздействием обитателей дома.

Метрах в пятидесяти к востоку, на краю обрыва, безобразным скопищем громоздятся ветхие сараи неопределённого назначения. Под обрывом течёт небольшая речушка, наполняя обширнейший полузаросший пруд с прилепившейся к двухметровой запруде будкой генератора. За прудом расположена небольшая область неухоженных огородов. Дальше, на левом склоне долины - заброшенная деревня, за которой на фоне далекой громады гор по холмам раскинулся густой лес.

Но вот, кажется, проснулись обитатели дома... Утреннюю тишину раздирает грохот считающего ступеньки ведра, слышно приглушённое чертыхание. Со скрипом открывается массивная дверь, и на пороге появляется штош - существо, какие в нашем мире явно не водятся: верхняя половина - от человека, (точнее, от худого низкорослого человека или подростка), а вот нижняя... То-ли от страуса, то-ли от бесхвостого динозавра, она немного массивнее верхней, ноги расположены коленями назад. Они растут откуда-то из середины удлинённого туловища, и обычно слегка согнуты в коленях, так что штош может свободно выбирать угол, под которым будет держать своё туловище, не смещая центра тяжести - он с равным удобством способен провести целый день как в классической позе огородника, так и вытянувшись в высоту, собирая яблоки с дерева. Однако, излюбленная поза этого существа - слегка наклонная, так ему удобней ходить. В такой позе его рост примерно метр двадцать.

Ступни у штоша очень длинные - при беге он становится как бы «на цыпочки», и за счёт подобного удлинения ноги способен развивать огромную скорость, какая человеку и не снилась. Однако, за всё надо платить - туловище у него довольно негибкое, плохо приспособленное для лазания по узким проходам или плавания. К тому же, штошу неудобно носить в руках тяжести, даже небольшие: чтобы сохранить равновесие, ему приходится откидываться назад и вытягивать ноги вперёд, а ходьба в такой позе быстро утомляет...

Одеяние обычного среднестатистического штоша состоит из выцветшей и заплатанной рубашки, мешкообразных штанов с короткими штанинами, обтягивающих округлую заднюю половину, и длинных деревянных ботинок с металлическими подковами на плоских носах.

Что же касается этого вот конкретного экземпляра, из-под замусоленной кепки которого выбиваются нечёсаные рыжие волосы, то зовётся он Шусей, и имеет среди собратьев однозначную репутацию авантюриста и непоседы...

Вполголоса пройдясь насчёт ведра, которое, наверно, перебудило весь штошник, Шуся выволакивает левой рукой самодельную удочку, правой держа ведро, и противодействуя закрывающей дверь пружине. Пружина такая мощная, что, в конце концов, дверь вырывается у штоша из рук, и с пушечным громом захлопывается, чуть не обломав у удочки кончик. Тут и там начинают открываться окна, возмущённо галдят преждевременно разбуженные штоши. Незадачливый рыболов, стремясь поскорее смыться с места преступления, вновь с грохотом роняет ведро.

Покинув, наконец, штошник, который уже гудит, как разворошённый улей, Шуся минует сараи и спускается с обрыва к пруду. Повернув вдоль берега налево, отыскивает глубокое место, измеряя глубину удочкой. Раскладывает рыболовные принадлежности, и начинает энергично работать тяпкой, отыскивая червей, и проклиная сухую землю.

Но вот, наконец, червь найден, и тщательно, в четырёх местах, насажен на крючок. Штош примеривается, и молодецким размахом опутывает леской близрастущий куст. Он ругается, и тянет изо всех сил, но узлы, естественно, только затягиваются. Забросы повторяются раза три, пока не кончается леска. Шуся уходит, в который раз сожалея об отсутствии лодки. Плоты он уже пробовал, вон они - всё ещё живописно разбросаны по заросшим илистым отмелям, намертво заякоренные растреклятыми водорослями...

Постепенно штошник просыпается. Штоши - существа, проявляющие большое разнообразие в чертах лица, меньшее в размерах, и совсем незначительное в одежде - почти все сейчас собрались в коридоре первого этажа, возле запертых дверей столовой, откуда доносятся аппетитные запахи. Они ссорятся в очереди умыться, и путают полотенца, боясь опоздать к завтраку. (иногда опоздавшим еды не хватает)

Периодически они бегают взглянуть на часы, неудобно расположенные в холле, над лестницей. Часы, вместо стрелок, имеют два окошка, за которыми вращаются барабаны с надписями. Сейчас в левом окошке горит "До завтрака", в правом - "уже недалеко".

Сегодня часы идут словно бы медленнее обычного: вчера дежурные по кухне обещали изжарить на завтрак собранные за неделю грибы, да добавить картошки (не вся ещё испортилась с прошлогоднего урожая, невзирая на таланты штошей в области хранения припасов).

Штоши нетерпеливо ждут, шумно глотая обильные слюни. Жуликоватый, вечно себе на уме, Лухыт уже организовал дележку ещё не приготовленных порций, и собирает обильные сливки натурой. Тощий и бледный даже в сытом состоянии, Синий начинает оправдывать своё прозвище. Риласт, «глас народа», уже начинает перебирать резные пуговицы и многозначительно покашливать, намереваясь произнести речь в критику руководства, но тут мимо всей честнОй компании прошмыгивает с удочкой Шуся, наш незадачливый рыболов, и все разговоры перекидываются на тему "Опять рыжий чегой-то учудил".

Шуся возвращается, слегка причесавшись, и проходит в освободившуюся ванную, демонстративно не замечая смешков из толпы собратьев. Между тем, часы со скрипом переходят с «совсем немного» на «всего минута», и штоши уже собираются бурным потоком хлынуть в столовую, но тут часы гаснут, одновременно в подвале смолкает насос. Штоши выражают бурное разочарование, переходящее в возмущение. Из ванной доносятся сердитые вопли намыленного Шуси...

Из дверей столовой появляется Каст (рис. 4) - щуплый и низкорослый штош, на которого, однако, достаточно бросить один лишь взгляд, чтобы понять, кто в штошнике главный. Перед собой он гонит двух отъевшихся вечных дежурных по кухне, которые с трудом тащат длиннющий обеденный стол. Толпа штошей (их всего около двадцати) быстро смолкает.

Каст запирает столовую на тяжёлый висячий замок, кладёт ключ в карман, и демонстрирует публике уляпанные соусом останки трёх больших радиоламп. Дежурные, потупив глаза, и всем своим видом изображая невинных агнцев, проносят стол сквозь ряды недружелюбно глядящих штошей.

— Может быть, хоть теперь до некоторых дойдёт, — обращаясь в пространство, ледяным тоном произносит Каст, — что нельзя готовить на лампах, и что пищу надо ставить внутрь печки!

Народ начинает робко интересоваться: не успели ли, всё-таки, изжариться грибы?..

— С этими? — Каст с отвращением указывает на дежурных, которые уже присели на стол отдохнуть.

Больше уже никто ни о чём не спрашивает... Вечные дежурные, Пуз и Толстый, решили снова воспользоваться служебным положением, и приготовить себе шикарные порции из украденных у народа вкусностей - с колбасой, луком, и прочими деликатесами. Поскольку у высокочастотной печи всё время крутился Каст, они поставили тарелки разогреваться сверху печи, на лампы, где Касту не видно...

Разочарованные штоши выкатывают из сарая предлинную двухосную телегу, и понукаемые виновники торжества с трудом запихивают на неё стол. Часть штошей, не без посредничества Лухыта, тут же начинает шумный спор за оставшееся место, другие идут будить Горобдана.

Горобдан - крупное и волосатое штошеобразное, украшенное слоновьим (даже скорее, мамонтовьим) хоботом и парой миниатюрных перепончатых крылышек, почти не обладающее даром связной речи ("дай пожрать" и "сам дурак" он, хоть с трудом, но произносит) и пробивающееся, в основном, на подножном корму. Оно радостно вылезает из своего полуподвального стойла, и только дойдя до телеги начинает соображать, что ведут, кажется, не обедать...

Горобдана задабривают вкусным, и запрягают. Вкусного уходит много, и народ снова невольно вспоминает про Пуза и Толстого. Дармоедам поручают нести тяжёлый мешок с тарелками и стаканами (предварительно заняв все места на телеге). Они, бранясь, делят посуду на два мешка, стараясь другому отсыпать побольше.

Наконец, всё утрясается, и процессия трогается по тропинке, к замку. Впереди Горобдан тащит телегу, за телегой идут те, кому не хватило места, а замыкают шествие кряхтящие под тяжестью тарелок Толстый и Пуз. Тропинка вьётся в лесном сумраке, постепенно спускаясь. Лес вокруг становится болотистым, там и сям проглядывают медленно текущие ручейки. Тропинка выходит на расчищенный участок мощёной тёсаным камнем дороги, которая по прямой пересекает болото.

Проходя мимо древних развалин, выпирающих из земли обглоданной дугой полуразрушенных стен, штоши примолкают, и сбиваются поближе друг к другу. Толстый, пошарив в кустах, вытаскивает пудовый амулет от привидений, и, кряхтя, тащит его вместе с тарелками, пока руины не остаются далеко позади. Потом он снова прячет амулет в кустах, чтобы воспользоваться им на обратном пути.

Преодолев пологий подъём, штоши выходят на открытое пространство, к стоящей на отшибе башне. В ста метрах впереди, на фоне степных просторов, высится замок, величественный, даже в нынешнем плачевном состоянии.

Сама башня, вынесенная так далеко от кольца стен, заслуживает отдельного упоминания. Это приземистое, не имеющее окон строение имеет форму сложенного из крупных каменных блоков цилиндра, около двадцати метров в диаметре, и примерно вполовину того в высоту. С обращённой к замку стороны расположены массивные, под стать самой башне, ворота. Они выглядят железными, однако следов ржавчины на них не заметно - в отличие от вековых наслоений пыли и грязи. Одна створка распахнута, и, судя по всему, уже давно: вдоль неё успели вырасти тощие кустики. Поперёк прохода натянута широкая грязно-лысая лента (а ведь когда-то это был благородный вишнёвый бархат!), на которой висит внушительного вида латунная табличка «Посторонним вход строго воспрещён!».

Наплевав на табличку, неугомонный Шуся всё же решается проникнуть внутрь, (башня эта - ни что иное, как огромный склад, под завязку забитый чем только душе угодно) но тут же с испуганным воплем вылетает обратно, нарвавшись на вторую линию обороны - гирлянду черепов на верёвочке.

Штоши устанавливают стол между двух вросших в землю бревенчатых скамей, и начинают тянуть жребий, кому быть добровольцами. Жребий падает на любознательного Шусю, который просто поверить не может в такую удачу, и на Угуку - тот, наоборот, совсем не рад: он изрядно боится привидений. Но делать нечего - жребий брошен. Добровольцы направляются к замку по узкой тропинке: один - с неуёмным энтузиазмом первопроходца, другой - пугливо озираясь, и страдая от нехороших предчувствий..

Они переходят полузасыпаный ров по каменной плите подъёмного моста, и проникают внутрь сквозь маленькую калитку, врезанную в ветхие деревянные ворота. В башне темно, свет проникает только через калитку и широкие щели в воротах. Противоположные ворота, выходящие во внутренний двор, замурованы стенкой из серого кирпича.

Трусоватый Угука боязливо открывает скрипучую дверь в боковой стене, (за дверью царит кромешная тьма) и троекратно угукает туда, опасаясь по ошибке угодить в бездонные подземелья, населённые всякой нехорошей живностью. Удостоверившись в отсутствии эха, штоши смело входят, и начинают ощупью подниматься по лестнице. Поднявшись на четыре пролёта и открыв ещё одну скрипучую дверь, они оказываются в огромной, заваленной мастерской, три больших окна которой выходят в сторону склада, где вокруг стола толпятся остальные штоши, азартно ругаясь о том, как правильней расставлять тарелки.

Тщательно осмотрев мастерскую и с превеликим огорчением убедившись, что в ней никого нет, невезучие добровольцы некоторое время собираются с духом, и, оттягивая неприятный момент, ковыряются в разбросанных по столам инструментах. В конце концов они (делать нечего - не отвертишься) робко прошмыгивают в узкую дверь, чья открытая пасть зловеще зияет в противоположной от окон стене. Зловредная дверь, будто только сейчас вспомнив, что у неё есть пружина, со скрипом захлопывается за ними.

Штоши подпрыгивают от неожиданности, и начинают нервно шарить по стенам в поисках выключателя. Наконец, длинный коридор озаряется красноватым светом заросшей пылью и засиженой мухами лампочки. Стены затянуты угрюмо чернеющими в полумраке пыльными драпировками, из под потолка зловеще скалятся клыкастые морды каменных украшений, кое-где тускло поблескивает ржавое оружие. Штоши поёживаются при виде стоящих в углу в угрожающей позе доспехов, и стараются не думать о тонущем во мраке дальнем конце коридора, где, кажется, что-то шуршало...

Они подходят к старинной двери резного дуба, которая украшена облупленной никелированной ручкой, и начинают по очереди сильно стучать, распугивая прячущихся по углам крыс. По коридору гуляет недовольное эхо, то с одной то с другой стороны доносится подозрительное шуршание... Угука нервно вздрагивает от каждого шороха, но продолжает упорно бить дверь.

Через некоторое время обоих едва не хватает Кондратий: внезапно слева, из тёмной глубины коридора, доносится медленный, тягучий скрежет. Угука готовится упасть в обморок или с диким воплем ринуться наутёк - смотря по обстоятельствам, а Шуся, замерший с занесённой для удара рукой, медленно поворачивает голову, чтобы с облегчением разглядеть в зловещем мраке не ужасающий оскал неизвестности, а всего лишь дверь ближайшей кладовки, открывшуюся от сквозняка.

Ну, по крайней мере, ему хочется думать, что от сквозняка...

С трудом подавив сильнейший позыв к паническому бегству, Шуся с утроенным усердием продолжает избиение несчастной двери, теперь тоже вздрагивая от малейшего шороха, а сдавший вахту Угука благополучно впадает в полуобморочное состояние, и подпирает собой ближайшую стенку, явно не замечая ничего вокруг. Напряжение в сети медленно падает, и зловещая темнота постепенно сгущается вокруг них...

Но вот наконец, после упорного получасового труда, отчаявшимся уже страдальцам удаётся, всё-таки, разбудить Ушастого.

Ушастый - двуногое прямоходящее, чьи пропорции заметно отличаются от человеческих: ножки у него короткие, а руки, наоборот, длинные. На сухом лице с безгубым ртом и выступающими скулами - плоский, почти обезьяний нос, и тёмные, неправильной формы глаза. По углам рта залегли глубокие складки, покрытая жёсткими графитово-серыми волосами голова украшена огромными, сантиметров тридцати в диаметре, округлыми ушами, очень похожими на мышиные (точнее, крысиные - но при Ушастом об этом вслух лучше не говорить, если вам здоровье дорого). Росту в нём под метр пятьдесят, это если не считать ушей.

Ушастый распахивает балдахин над кроватью, недовольно зевает, снимает ночной чепчик и разворачивает свёрнутые в трубочку уши. Сидя, свесив ноги с кровати, он напоминает фигурой сонную ушастую грушу в ночной рубашке, из рукавов которой торчат длинные, жилистые руки.

Ушастый ещё раз протяжно зевает, и начинает вяло протирать уши специальной тряпочкой.

Спальня не имеет окон. Стены, потолок и даже пол затянуты потёртым синим бархатом, который кажется чёрным в красноватом свете лампочки. Кроме огромной, занимающей половину свободного места кровати в маленькой комнатушке уместились только стул без сидения, спинка которого служит вешалкой для одежды, да прикроватный столик резного дуба, инкрустированный слоновой костью. На столике стройными рядами разложены пара утюгов, несколько ржавых гантель и множество испорченных батареек "333" в картонных оболочках⁽¹⁾ . Несколько батареек валяются по углам, там, где они доставили неприятности крысам.

Окончательно проснувшись, Ушастый достаёт из-под кровати крысоловку, конструкцией напоминающую гильотину, и разочарованно извлекает из нее хвост. Теоретически, крысе должно отрубить голову, но то-ли расчет неверен, то-ли крысы проворны... В общем, несмотря на многократные переделки, всё, что Ушастый находит в крысоловке - это хвосты, да и те изредка.

Штоши продолжают отчаянно молотить в дверь, и Ушастый, отложив крысоловку, и надев для внушительности красный бархатный халат, идёт отпирать дверь. Штоши обрадованно толкутся на пороге, и наперебой объясняют причину столь раннего и незапланированного визита. Ушастый обзывает их дармоедами, обещает скоро прийти, и выпроваживает, напомнив, чтоб не забыли выключить свет. Потом он снова запирает дверь, и начинает переодеваться.

Штоши, с дурна ума, сначала выключают свет, а потом уже начинают вслепую шарить по двери в поисках ручки. Через некоторое время их глаза привыкают к темноте, и Угука замечает тусклое привидение, медленно приближающееся к ним по коридору. В единую какофонию сливаются душераздирающие вопли штошей, грохот рассыпавшихся доспехов, и разъярённые ругательства Ушастого, который три дня возился с верёвочками, чтобы эти чёртовы доспехи не разваливались.

Потом раздаётся скрип двери, и вопли быстро удаляются: штоши нащупали ручку...

...Голодные штоши нетерпеливо толпятся у склада. Через полчаса поток страшных историй (о привидениях все истории - страшные) прерывает появление Ушастого, который катит тачку с едой. На нём теперь жёлтая, в коричневую клетку, рубашка с длинными, широкими рукавами, и синие, с лампасами, штаны, поддерживаемые широкими перекрещивающимися лямками.

Штоши быстро распределяются с тарелками вокруг стола. Ушастый разливает манную кашу, и, скупясь, добавляет по капле масла. За кашей следует жидкий чай без сахара. Те, кто уже расправился с кашей, возмущаются чаем, похожим на разбавленный настой прошлогоднего веника. Ушастый в ответ наставительно читает краткую лекцию на тему «Сахар - белая смерть»⁽²⁾, которая штошей совершенно не удовлетворяет.

Из ворот склада выходит Каст с мешком радиоламп. Штоши дружно интересуются, не прихватил ли он им чего-нибудь вкусненького.

— Много жрать будете - скоро состаритесь! — сурово отвечает им Каст, осторожно грузя мешок на телегу. ⁽³⁾

Ушастый кончает раздачу прозрачно нарезанной колбасы, и начинает складывать кастрюли на тачку. Штоши, давясь, бегут показывать ему пустые тарелки. Ушастый берётся за ручки, штоши уже толпятся вокруг, не давая пройти. Он, возвысив голос, называет их дармоедами, проталкивается сквозь толпу, и, не слушая возражений, идёт обратно в замок. Штоши огорчённо рассеиваются. Такие сцены повторяются в каждую кормёжку, вот уже месяца два с тех пор, как Ушастый имел неосторожность дать штошам добавки...

Штошья процессия, развернувшись, отправляется домой, к повседневным заботам. Кто тащится на огород - ковыряться в плодородных, но плохо ухоженных грядках, а кто на запруду - чинить настил. На это идёт удивительно много брёвен, и толщина настила достигает местами полуметра... Но странность легко объяснима: зимой он традиционно разбирается на дрова.

Наскоро прополов свою, далеко не лучшую, грядку, Шуся отправляется в штошник, где разъярённый Каст чинит высокочастотную печь, предварительно нанеся телесные повреждения Толстому - сей фрукт, как оказалось, вставил вместо предохранителя гнутую ложку, в результате чего сгорела не только печь, но и половина проводки на кухне, вкупе с совсем новым электрощитком, и запасом деревянных половников, висевших на этих самых проводах...

Дождавшись, пока продолжающий шкворчать, как раскалённая сковорода, Каст скроется в кладовке, Шуся шмыгает в соседнюю, ещё более тесную комнатушку, где хранятся книги. Тут пыльно, давно не мытое окно даёт мало света. Боковые стены узкого помещения заняты стеллажами с книгами, остаётся место только для небольшого письменного стола перед окном.

Шуся, стараясь не шуметь, отодвигает табурет и залезает под стол. Чихая от пыли, он выволакивает оттуда большой сундук, перевязанный верёвками. Под столом остаётся светлый прямоугольник: сундук стоял здесь до того, как в первый раз покрасили пол. Авантюрист, пыхтя от натуги, начинает тащить сундук к двери, пятясь раком, и совсем позабыв про табурет... Шуся замирает, в ужасе прислушиваясь: услышал разъярённый Каст или не услышал? Узкая комната с зарешёченным окном вызывает неприятные ассоциации с мышеловкой.

Кажется, Каст не услышал. Отделавшийся тяжёлым испугом Шуся тащит сундук к лестнице, и с превеликим трудом заволакивает его на четвёртый, нежилой этаж. Темно, окна заколочены, вдоль коридора громоздится смутно видимое в темноте барахло. Шуся прячет сундук в одной из комнат за бочками, до того момента, когда найдётся время сломать большой висячий замок. Из щели в забитом окне на сундук падает узкая полоска света, и на крышке, под слоем пыли, можно разобрать корявую надпись белой краской: "Посторонним открывать строго воспрещается!", и размашистую, на полкрышки, подпись: «Ушастый».

Примечания:
 №1: Size "D" в современной терминологии.
Вернуться к чтению}>

 №2: Типичный приём пропаганды здорового образа жизни в СССР, бывший распространённым в середине двадцатого века. (хотя некоторые старожилы считают,  что такая забота о здоровье была связана с нехваткой сахара в стране).
Вернуться к чтению}>

 №3: Искажённое «Будешь много знать - скоро состаришься», если кто не знал ^_^;
Вернуться к чтению}>